Перо фламинго [= Иероглиф ] - Наталия Орбенина

– Эль-Акальтег, Абу-Гамуд, Эль-Байрат, Мединет-Абу, Гурнах, Луксор, Кафр, Карнак, Мед-а-Муд – скучным голосом перечислял Северов.

Так как предстояло осмотреть невообразимое количество памятников, приняли решение временно покинуть судно, нанять ослов и лошадей, запастись водой, провизией и отправиться в путь. На берегу Северов долго торговался, жаловался, по обыкновению, на дороговизну и, наконец, договорился с проводником за 10 пиастров в день, лошади за такие же деньги, а осел за 5 пиастров.

Изумленным взорам путников предстали величественный, необъятный храм в Карнаке с его невообразимо высокими и толстыми колоннами, покрытыми разнообразными иероглифами, на вершине которых могло бы расположиться до 50 человек; поражающие воображение скульптуры фараонов, обелиски, священное храмовое озеро, огромный каменный жук–скарабей. Из Карнака в Луксор направились по аллее, которую по обе стороны охраняли тысяча шестьсот сфинксов с головой барана, и вступили в великолепный храм Амона-Ра, единственное свидетельство былого величия могущественных Фив. Перекусив в тени пальм, двинулись осматривать исполинский дворец в Мединет-Абу.

Впереди роскошное строение фараона Рамзеса Второго. Опять величественные колонны, большой двор и посреди него лежащая разбитая статуя фараона. Она оказалась такой огромной, 35 футов высотой, в плечах шириной 21 фут, и разглядеть можно было, только отойдя на определенное расстояние.

К вечеру заночевали на постоялом дворе, который содержал местный копт, а наутро двинулись в царство мертвых, в ущелье Бибан-эль-Мулюк, именуемое еще долиной Царей, так как там нашли свое последнее пристанище древние владыки Египта. Когда они вошли в одну из расчищенных гробниц, то снова Соболев не мог скрыть восторг. Что за чудо выступило из мрака и темноты! В трепещущем неровном свете факелов на стенах ожили люди, запели птицы, заколосились поля. Удивительные краски, как будто их нанесли только вчера! И повсюду, сверху донизу иероглифы, повествующие о славных, но давно минувших днях и деяниях. И все это буйство красок, воспевающее величие жизни, есть мир смерти. Обиталище мертвых, которые хотели таким образом унести с собой в царство тьмы всю яркость земного бытия. Там, в неведомом мире, они продолжали жить с тем, что заботливо приготовили им живые. Профессор поначалу даже не мог говорить, так велико оказалось его волнение. Из состояния восторга его вывел Северов:

– Сударь, сударь, вы под ноги-то смотрите, а то не дай бог, в шахту или колодец угодим!

Соболев скользнул факелом по низу.

– Осторожно! – вскрикнул Северов. – Видите пыль? Так то не пыль, то прах мумий, вспыхнет, и мы пропали!

Пришлось двигаться с большой осторожностью по подземным галереям, залам. Воздух, как и в пирамиде, оказался спертым. Посетили несколько гробниц. Серафима Львовна уже совершенно изнемогала. Сидя в тени нависающей скалы, она подставляла лицо ветру, ища хоть какую-то прохладу, да все напрасно. Подоспевший Аристов вылил немного воды прямо ей на голову. Прощай, аккуратная прическа, но это лучше, чем обморок от избыточного тепла.

– Это, господа, еще не так страшно, – усмехнулся Северов, натягивая вытертую шляпу совсем на нос. – Нынче март, а вот в конце лета, доложу я вам, так в три раза жарче будет!

Песок и солнце, чудовищная, неведомая северному человеку жара, магия смерти, облаченная в прекрасные нетленные одежды, все это заворожило Серафиму настолько, что она казалась не в себе. Будучи почти в обмороке от жары и духоты, она все же замечала первые акты трагедии, которая начала разыгрываться на её глазах.

Зоя, придя в себя после кошмарной встречи с чудовищем, теперь все свое внимание отдавала своему спасителю. Даже Аристов, который до этого хранил вежливую холодность и некоторую отстраненность, крепко пожал руку Лавру и предложил быть ему добрым товарищем.

Серафима Львовна только к вечеру, когда путешественники уже вернулись на бот, и наступила ночная прохлада, окончательно пришла в себя и обнаружила рядом свое несчастное дитя. Мать и сын всегда были так близки, что подчас не надо было ничего объяснять. Петя только всхлипнул разок, а мать уже обхватила его голову и покрыла поцелуями.

– Полно, полно, милый! Так бывает, и ничего в этом страшного нет. Изволь понять, что Зоины чувства оказались очень непрочными, улетели как ветерок, исчезли как рябь на воде. И стоит ли тогда убиваться об этом? Пусть себе резвится!

– Ах, маман! Я так её люблю! Мне так обидно, я был так глуп, так нелеп!

– Полно! Неужто ты бы и впрямь прыгнул в пасть чудовищу? Да он разорвал бы тебя в тот же миг! Да и плаваешь ты неважно. – Серафима Львовна гладила сына по загорелому лицу и любовалась его ангельской красотой, большими влажными карими глазами, упругими кудрями. О чем ты плачешь, милый мальчик, у тебя впереди будет много любви и счастья!

– Лучше бы я погиб, но погиб как герой, защищая свою любовь! – продолжал стенать Петя.

– И сделал бы меня глубоко несчастной! – Мать снова притянула сына к своей груди. Он всхлипнул еще разок-другой и вскорости затих, убаюканный мерным шелестом воды за бортом и легким дуновением ветра.

Серафима Львовна утешала сына и недоумевала. Зоя по-прежнему ей нравилась. Её ветреность и непостоянство совершенно не вызывали материнской неприязни. Женская сущность юного существа нашла отклик где-то в самой глубине души Серафимы Львовны. Что же это? Что за странные струны вдруг натянулись и заныли. Что за неведомые жаркие волны подкатывают к самому горлу? И вот уже Зоя совершенно ни при чем, а нечто иное, опасное, непонятное, тревожит, томит, манит…

Уже собирались отплывать, как обнаружили, что Северов пропал. Аристов предложил тотчас же, не дожидаясь и не предпринимая поисков, отправляться и забыть о подозрительном попутчике. Серафима Львовна горячо его поддержала.

– Неужели вы и впрямь верите этому проходимцу, неужели вы точно незрелый юноша увлеклись сказками о несуществующем городе-призраке? Ей-богу, это странно, Викентий, это совершенно на вас не похоже! Мы еще могли бы в ближайшем крупном поселении пересесть на приличный английский пароход и дальше плыть с удобством! – она проводила недовольным взглядом пароход, который прошлепал мимо их суденышка с веселым шумом колес.

Пока спорили, Северов явился. Мышью прошмыгнул к себе в каюту и затих.

– Вот-вот, видать, накупил ворованных древностей в деревне и теперь прикидывает барыши! – процедил презрительно сквозь зубы Егор.

Соболев недовольно крякнул и предпринял попытку побеседовать со странным попутчиком. Он ушел, а Серна и Егор остались вдвоем на палубе. Они молча смотрели на то, как бот медленно, словно нехотя, отваливает от берега, как поплыли мимо пальмы, ленивый бурый верблюд на берегу с опавшим горбом меланхолично жевал свою жвачку, вдали высились скалы, охраняющие царство мертвых, колонны Луксора, утлые лодчонки феллахов.

– Вы ведь не верите в Альхор? Правда? – Серафима Львовна оторвалась от созерцания берега и перевела взгляд на собеседника. – Как вы говорили, фата-моргана? Мираж?